В ГОДЫ ЦАРСТВОВАНИЯ последнего Императора Всероссийского Николая II Александровича идея созыва земского собора была весьма популярна. С одной стороны, ее пропагандировали славянофильствующие либералы, которые видели в таком соборе возможность получить российскую копию законодательного собрания парламентского типа. С другой стороны, ее активно поддерживали консерваторы, ратовавшие за восстановление "традиционных форм общения Царя и народа".
Создание
Государственной Думы лишь подлило масла в
огонь, не удовлетворив никого: ни левых, ни
правых. Либералы и демократы считали ее
полномочия недостаточными, сетовали на "интриги
придворной камарильи", а на деле —
рвались к власти, требуя "ответственного
министерства" и фактического устранения
Самодержца из политической жизни страны.
Черносотенцы и националисты, в свою очередь,
видели в Думе "рассадник революционной
заразы" и гнездо крамолы, которое
необходимо уничтожить, дабы затем
беспрепятственно приступить к масштабным
реформам в "истинно русском духе".
"Опыты
Государственной Думы первого и второго
созыва, — отмечали представители
монархических партий, — красноречиво
подтверждают наше убеждение в том, что
единство, крепость и процветание России
возможны только в единении Самодержавного
Царя с русским народом без посредства и без
расхищения царской и народной земской
власти инородческо-космополитической
бюрократией и Государственной Думой.
В
необходимом для нас в настоящее время
земском соборе должны быть соблюдены все
его существенные исторические черты, т.е.
созыв его на определенный срок для решения
заранее объявленных населению важнейших
вопросов, выдвинутых жизнью... Выбор
представителей населения в Собор должен
быть произведен по свободному избранию сословно-бытовых
групп, непременно из своей среды и с числом
депутатов, сообразно важности сословной
группы в государственном отношении."
Формально
правильная, эта схема имеет единственный,
но неустранимый недостаток: на момент ее
провозглашения русское общество уже
достигло столь глубокого внутреннего
разобщения — духовного, политического и
бытового, что реализовать сей идеал на
практике было простонапросто невозможно!
Сам
Николай II, пожалуй, как никто другой из его
венценосных предшественников, понимал
жизненную необходимость восстановления
соборного единства русской жизни. Хорошо
зная историю, он прекрасно понимал, что ни
дворянство, ни чиновничество, ни органы
земского самоуправления не могут стать
опорой Царю в стремлении "смирить всех в
любовь". Сперва должны быть залечены те
глубокие духовные раны, которые мешают
восстановить былое мировоззренческое
единство народа, единство его нравственных
и религиозных идеалов, его национального
самосознания и чувства долга.
Единственной
силой, способной на это, была Православная
Церковь. И государь совершенно правильно
решил, что сперва должны быть восстановлены
собрные начала в церковной жизни, а затем уж,
опираясь на ее мощную духовную поддержку, —
ив общественно-государственной области.
Сначала собор церковный, а уж затем —
земский: таковы были планы Николая II.
Ясно
понимая, что никакой земский собор
невозможен без единения с Церковью,
Государь был готов произвести грандиозные
перемены во всем строе церковно-государственной
жизни. "...Речь шла о перестройке всего
государственного здания на духовных
началах, причем успех намеченного плана
всецело зависел от удачного выбора
Патриарха, так как помимо своих прямых
обязанностей по возглавлению Церкви, он
привлекался также, вместе с лучшими
выборными людьми Русской Земли, в лице
Земского Собора, и к участию в управлении
государственными делами, как это было в
старину".16)
В
марте 1905 года Государь сообщил членам
Святейшего Синода о своем решении. Вот как
описывает этот судьбоносный момент
российской истории, со слов одного из
архиереев, известный церковный писатель С.А.Нилус:
"Когда
кончилась наша зимняя сессия, мы — синодалы,
во главе с первенствующим Петербургским
Митрополитом Антонием (Вадковским), как по
обычаю полагается при окончании сессии,
отправились прощаться с Государем и преподать
Ему на дальнейшие труды благословение, то
мы, по общему совету, решили намекнуть Ему в
беседе о том, что нехудо было бы в церковном
управлении поставить на очереди вопрос о
восстановлении патриаршества в России.
Каково же было удивление наше, когда,
встретив нас чрезвычайно радушно и ласково,
Государь с места сам поставил нам этот
вопрос в такой форме:
— Мне,
— сказал Он, — стало известно, что теперь и
между вами в Синоде и в обществе много
толкуют о восстановлении патриаршества в
России. Вопрос этот нашел отклик и в моем
сердце и крайне заинтересовал и меня. Я
много о нем думал, ознакомился с текущей
литературой этого вопроса, с историей
патриаршества на Руси и его значения во дни
великой смуты междуцарствия и пришел к
заключению, что время назрело и что в России,
переживающей новые смутные дни, патриарх и
для Церкви, и для государства необходим.
Думается мне, что и вы в Синоде не менее
моего были заинтересованы этим вопросом.
Если так, то каково ваше об этом мнение?
Мы,
конечно поспешили ответить Государю, что
наше мнение вполне совпадает со всем тем,
что Он только что перед нами высказал.
— А
если так, — продолжал Государь, — то вы,
вероятно, уже между собой и кандидата себе в
патриархи наметили?
Мы замялись и на вопрос Государя ответили
молчанием. Подождав ответа и видя наше
замешательство. Он сказал:
— А
что, если я (как вижу, вы кандидата еще не
успели себе наметить или затрудняетесь в
выборе), что, если я сам его вам предложу —
что вы на это скажете?
— Кто
же он? — спросили мы Государя.
—
Кандидат этот, — ответил Он, — я. По
соглашению с Императрицей я оставляю
престол моему сыну и учреждаю при нем
регенство из Государыни Императрицы и
брата моего Михаила, а сам принимаю
монашество и священный сан, с ним вместе
предлагая себя вам в патриархи. Угоден ли я
вам, и что вы на это скажете?
Это
было так неожиданно, так далеко от всех
наших предположений, что мы не. нашлись, что
ответить, и... промолчали. Тогда, подождав
несколько мгновений нашего ответа.
Государь окинул нас пристальным и
негодующим взглядом; встал молча,
поклонился нам и вышел, а мы остались, как
пришибленные, готовые, кажется, волосы на
себе рвать за то, что не нашли в себе и не
сумели дать достойного ответа. Нам нужно
было бы Ему в ноги поклониться, преклоняясь
пред величием принимаемого Им для спасения
России подвига, а мы... промолчали!"
"С
той поры, — продолжает С.А.Нилус уже от себя,
— никому из членов тогдашнего высшего
церковного управления доступа к сердцу
Цареву уже не было. Он, по обязанностям их
служения, продолжал, по мере надобности,
принимать их у себя, давал им награды, знаки
отличия, но между ними и Его сердцем
утвердилась непроходимая стена, и веры им в
сердце Его уже не стало, оттого, что сердце
царево, истинно, в руце Божией, и благодаря
происшедшему въяве открылось, что иерархи
своих си искали в патриаршестве, а не яже
Божиих, и дом их оставлен был им пуст.
Это и
было Богом показано во дни испытания их и
России огнем революции. Чтый да разумеет (Лк.
13:35)".17)
На
заседании 22 марта Синод единогласно
высказался за восстановление
патриаршества и за созыв Всероссийского
церковного собора, но в связи с возникшими
со стороны видных богословов разногласий
Государь 31 марта начертал на докладе Синода
следующую резолюцию: "Признаю невозможным
совершить в переживаемое ныне тревожное
время столь великое дело, требующее
спокойствия и обдуманности, каково
созвание поместного собора. Представляю
Себе, когда наступит благоприятное для сего
время, по давним примерам православных
Императоров, дать сему делу движение и
созвать собор Всероссийской Церкви для
канонического обсуждения предметов веры и
церковного управления".181
В
конце того же года, 27 декабря. Царь
обратился с рескриптом на имя Митрополита
Антония Санкт-Петербургского: "Ныне я
признаю вполне благовременным произвести
некоторые преобразования в строе нашей
отечественной Церкви... Предлагаю Вам
определить время созвания этого собора".19)
Предусмотрительность
Государя позволила, несмотря на
революционные бури, созвать знаменитый
поместный собор 1917-1918 годов. Собор этот,
приведя церковное устроение в соответствие
с многовековой канонической традицией Вселенского
Православия, предопределил духовную
стойкость Руси перед лицом жестоких
богоборческих гонений советской эпохи. Но
противостоять катастрофе, поглотившей
русскую православную государственность, не
смог даже он...