|
ИМПЕРИЯ И ЗЕМСТВО СТРОГО ГОВОРЯ, "эпоха земских соборов" заняла на Руси всего полтора столетия. Первый земский собор, созванный царем Иоанном "на двадцатом году возраста своего", т.е. в 1550 году, отделяют от последнего, который созвал Петр Великий для суда над царевной Софьей в 1689 году, лишь 139 лет — срок, по меркам тысячелетней российской истории, не такой уж большой. И тем не менее было бы непростительной ошибкой считать, что именно этими жесткими временными рамками ограничивается жизнь русской соборности. Являясь одним из основополагающих свойств нашего национального бытия, она — в разных формах, различными путями и с разной степенью интенсивности — определяла его течение неотступно на протяжении всей истории Руси, с момента крещения в днепровском потоке и до наших дней. Расцвет
земских соборов, их "золотой век"
приходится, как мы уже видели, на время
царствования Михаила Феодоровича Романова.
Со второй половины XVII столетия их
деятельность начинает постепенно затухать.
Собор 1653 года, принявший историческое
решение о воссоединении Малороссии (Украины)
с Россией, явился, по мнению некоторых
ученых, последним земским собором, где были
полнокровно представлены все сословия
государства, где обсуждались вопросы
поистине общегосударственной важности. Впрочем,
и после него проходили соборы, но их принято
называть "неполными". Они обсуждали
разного рода частные вопросы, и
представлены на них были депутаты от
заинтересованных сословий. Общее же число
земских соборов, заседавших на Руси,
превышает три десятка, и лишь эпоха
обвальных петровских реформ окончательно
подвела черту под их законотворческой
деятельностью. Сам Петр, между прочим, был
избран на царство именно собором, который в
1682 году возвел на престол сперва
его — десятилетнего отрока, а затем, через
месяц, — его шестнадцатилетнего брата
Иоанна.*1 О
причинах упадка соборного управления в
российской исторической науке не сложилось
единого мнения. Одни ученые (например, Б.Н.Чичерин
или С.М.Соловьев) полагали, что земские
соборы к концу XVII — начала XVIII века просто
изжили себя как государственный институт,
оправданный, целесообразный и
жизнеспособный лишь в годину смут и
державных нестроений. Это верно лишь
отчасти, хотя пик соборной активности в
России действительно приходится на время
боярских междоусобиц, и заняты соборы, в
основном, ликвидацией их тяжких
последствий. Уже о
первом земском соборе летописец говорит:
"Видя государство в великой тоске и
печали от насилия сильных и от неправды,
умыслил Иоанн, впоследствии Грозный,
смирить всех в любовь. Посоветовавшись с
митрополитом, как бы уничтожить крамолы,
разорить неправды, утолить вражду, приказал
он собрать свое государство из городов
всякого чина". Это, казалось бы,
подтверждает мнение, что соборы родились
именно и исключительно как орудие
всенародной борьбы со смутой. Но все
же их роль этим далеко не исчерпывалась.
Нельзя забывать, что эпоха земских соборов
есть одновременно эпоха напряженного
державного строительства на Руси, эпоха ее
активного геополитического становления, в
результате которого Великое княжество
Московское из татарского данника
превратилось в крупнейшую империю мира. И в
том, что это произошло, несмотря на все
препятствия и противодействия, — заслуга
земских соборов велика и несомненна. Другие
историки (такие, как К.С.Аксаков) утверждали,
что земские соборы стали уникальным по
своей эффективности инструментом
становления общенационального нравственно-религиозного
единства, важнейшим орудием его защиты и
гарантом тесной связи Верховной власти с
народом, гарантом того, что важнейшие
народные нужды станут одновременно и
важнейшими приоритетами государственной
политики, главными заветами Русского
Православного Царя. В соответствии с такой
точкой зрения, ликвидация Петром этой
самобытной государственной структуры
знаменовала собой разрыв с живой народной
традицией, отход от исконного "русского
пути развития" и ставила московское
самодержавие на путь превращения в "петербургский
абсолютизм", выстроенный по чуждому,
западноевропейскому образцу. В
такой точке зрения, несомненно, много
правды. И все же представляется, что истина
находится где-то посередине. С
одной стороны, соборы, сыгравшие решающую
роль в бурных событиях XVII столетия, стали
для Российской Империи слишком
медлительными и неповоротливыми.
Московская старина, дышавшая в них, любила
последовательность и постепенность, плохо
сочетаясь с возросшим темпом жизни, быстро
и неожиданно ставившей перед русской
государственной властью все новые и новые
задачи. Кроме того, в условиях стабильной
государственности потребность в соборном
разрешении многих проблем простонапросто
отпала, ибо "в рабочем порядке"
обычного делопроизводства они решались и
скорее, и проще. Но с
другой стороны, все эти недостатки
относились лишь к внешней, организационной
форме земских соборов в том виде, в каком
она сложилась за время их активной
деятельности. Они ни в коей мере не
затрагивали благотворную сущность
христианской соборности, не касались ее
духовного, мистического основания. Русское
народное представительство, столь ярко и
действенно явившее себя под покровом
благодатного соборного начала, нуждалось,
возможно, в некоторых внешних исправлениях
и поправках. Но его полное упразднение
стало одной из тех роковых ошибок, которые
предопределили беспрецедентную
трагичность русской истории, распад
российской православной государственности
и нашу нынешнюю разруху... Надо,
однако, ясно понимать, что упразднение
земских соборов как таковых вовсе не
оборвало саму соборную традицию народной
жизни. В зависимости от исторических
обстоятельств может исчезнуть тот или иной
государственный институт, но никакими
силами нельзя изменить многовековое
преемство исторического бытия
многомиллионного народа, основополагающие
принципы его общественной самоорганизации.
Пусть земские соборы исчезли, но соборный
идеал, укорененный в глубинах нравственно-религиозной
жизни Руси, остался. Остался
как единственный способ достичь извечной
цели стремлений русского человека — "смирить
всех в любовь' .
Или, говоря
научным слогом известного русского
мыслителя-славянофила А. С. Хомякова,
достичь "единства в многообразии",
гармонично соединяющего все культурное,
национальное и бытовое многоцветие Империи
вокруг общего духовного стержня,
придающего человеческой жизни вечный,
непреходящий смысл. Соборность,
как идеал русского державного бытия и как (в
большей или меньшей степени) неустранимый
факт реальной жизни народа, диктовала
условия даже такому радикальному
реформатору, каким был Петр Великий.
Государь, который, говоря словами Пушкина,
"уздой железной Россию вздернул на дыбы",
хотя и находился под мощным влиянием
европейской культуры, но так и не смог (да
хотел ли?) до конца порвать с традиционной
основой самоорганизации российского
общества. Будучи
по широте натуры и образу чувств подлинно
русским человеком, Петр не мог не видеть
положительных сторон соборного строя и
понимал силу его благотворного влияния на
систему государственного управления
Империей. Но, увы! — европейское умственное
иго привело к тому, что преобразователь
России попытался по образцу "просвещенной"
Европы заменить соборность
коллегиальностью. Мы уже указывали на то,
сколь тяжелыми стали последствия такой
неравноценной замены в церковной области.
Нечто подобное произошло и в области
гражданской, светской, государственной. При
некотором внешнем сходстве внутреннее
различие двух этих форм общественной
самоорганизации разительно и неустранимо.
Если соборность предполагает в качестве
своей необходимой основы наличие
органической общности мировоззрения (т.е.
цель соборов есть всеобщее — непременно
всеобщее — примирение и объединение в
рамках некоторой высшей идеи), то
коллегиальность являет собой простое "механическое",
внешнее сотрудничество. Если
соборность предусматривает нравственную
цельность и монолитность соборян, которая
одна лишь делает возможным доверие нации к
самодержавному монарху, ощущение
гражданского долга как религиозного
переживания, мистического призвания, — то
коллегиальность, напротив, представляет
собой систему тотального недоверия. В
основе такой рационалистической системы
лежит убеждение в том, что все люди по
природе своей недобросовестны и лишь
взаимный контроль членов коллегии друг над
другом позволяет избежать печальных
следствий людских пороков и страстей. В
области государственного управления, да и
не только в ней, существуют, конечно,
вопросы, решение которых лучше всего
обеспечивается коллегиальным путем. Вряд
ли следует огульно отрицать
целесообразность коллегий как одного из
инструментов государственной власти. И все
же надо ясно видеть, сколь ограничены
возможности коллегиального принципа там,
где ситуация требует не рутинной,
механической работы, но душевного труда,
сердечной зрелости и духовного разумения
жизненных коллизий... Петр
Великий не оставил своим преемникам сколь-либо
стройной системы державного обустройства
земли Русской. Разрушено было более, чем
создано, тем паче, что многочисленные
новации "царя-плотника" далеко не
всегда оказывались жизнеспособными, часто
умирая, едва успев родиться. Среди наиболее
явных недостатков государственного
управления Российской Империи выделялось
отсутствие института, аналогичного
земскому собору, инструмента, который
помогал бы самодержцу ощутить острейшие
народные нужды, "из первых рук" узнать
о том, что тревожит его многочисленных и
разнообразных подданных. Сей
невосполнимый пробел явственно
обнаружился сразу после смерти "великого
преобразователя" — с 1725 года и едва ли не
до конца XVIII века одна за другой
предпринимались безуспешные попытки
разработать и принять новое Уложение, новый
Основной Закон государства, который мог бы
заменить "устаревшее" Соборное
Уложение 1649 года. С этой целью неоднократно
пытались созвать представительную
комиссию, в которой были бы отражены
интересы всех сословий. Однако
чиновничьи бюрократические методы всякий
раз приводили к тому, что собрать требуемое
число делегатов никак не удавалось, а если,
наконец, это все же получалось, то очередной
дворцовый переворот сводил на нет все
предыдущие труды. Выборы новых делегатов на
местах проводили спустя рукава, уже
выбранных посылали в столицу неохотно — ив
результате ни одна комиссия даже не
приступила к работе. Так
продолжалось до тех пор, пока
внутриполитическое положение России не
стабилизировалось при Екатерине Великой,
которая не замедлила воспользоваться этой
передышкой, дабы в очередной раз попытаться
восстановить разрушенную связь между
царским престолом и широкими народными
массами. За время царствования сей
государыни произошли два события, которые
несли на себе несомненный отсвет идеи
соборного народного представительства:
созыв Уложенной комиссии и реформа
местного самоуправления. 14
декабря 1766 года императрица издала
манифест, которым призвала представителей
различных сословий "не только для того,
чтобы от них выслушать нужды и недостатки
каждого места, но допущены они быть имеют в
комиссию, которой Мы дадим наказ для
заготовления проекта нового Уложения". И
действительно, в отличие от предыдущих
комиссий, остававшихся, несмотря на все
старания их организаторов, только на бумаге,
— эта была собрана и приступила к работе. В ее
деятельности приняли участие 564 депутата: 28
от правительства, 161 от дворянства, 208 от
горожан (из них 173 представляли купечество),
54 от казаков, 79 от государственных крестьян
и 34 от иноверцев. Единственным сословием, не
допущенным к работе комиссии, стало
крепостное крестьянство, ибо
предполагалось, что интересы своих
крестьян смогут достаточно полно
представить помещики, кровно
заинтересованные в том, дабы их кормильцы
не оскудели и не разорили своих хозяев*2. Таким
образом, можно вполне обоснованно
утверждать, что и по составу, и по задачам
комиссия, созванная Екатериной II, являлась
почти полной копией земского собора. Но
были у них и весьма существенные различия. В
первую очередь это касается степени
участия представителей духовенства в
решении важнейших вопросов обустройства
страны. Если ранее на соборах были широко
представлены как епископат, так и рядовое
духовенство, равно белое и черное, — то
теперь единственным представителем Церкви
в комиссии оказался митрополит Димитрий (Сеченов),
защищавший интересы Святейшего Синода. Открытие
заседаний состоялось 31 июня 1767 года.
Полтора года делегаты поработали более или
менее продуктивно, но 18 декабря 1768 года, по
случаю начавшейся войны с Турцией, комиссия
была временно распущена. Больше в полном
составе она так никогда и не собралась.
Отдельные ее комитеты работали, однако, и
далее, вплоть до 1774 или 1775 года. Несмотря на
то, что свою основную задачу комиссия так и
не выполнила (новое Уложение, вопреки всем
стараниям, не было составлено), работа ее
принесла, по словам Екатерины, немалую
пользу, ибо подала "свет и сведение о всей
Империи, с кем дело имеем и о ком пещись
должны". Можно
почти наверняка утверждать, что именно
труды этой комиссии помогли Императрице
осуществить конструктивную реформу
местного самоуправления, в результате
которой применительно к новым историческим
условиям были восстановлены традиционные
для Руси начала сословной и
территориальной самоорганизации. Здесь,
как и во многих других случаях, свое новое
воплощение (пусть неполное, частичное)
нашла неистребимая русская жажда соборного
единения, органично включающего в себя
механизмы местного самоуправления как
свидетельство полного доверия Государя
своим верным подданным... И все
же, несмотря на очевидную необходимость,
земский собор на Руси в XVIII столетии так и не
был созван. Такой печальный результат стал
следствием целого ряда причин, характер
которых в равной степени обуславливался и
объективными, и субъективными
особенностями развития России. Одна
из них — бурный процесс экономической и
политической дифференциации российского
общества, сопряженный с постепенным, но
неуклонным разрушением той сословной
организации, которая из века в век являлась
становым хребтом русского государства. Социальные
реформы Петра и его последователей носили
весьма однобокий характер. Стремление
сделать из дворянства главную опору
престола привело к тому, что социальная
политика правительства была направлена на
освобождение дворян от всякой
государственной повинности и дарование им
многочисленных льгот и преимуществ. А это, в
свою очередь, привело к тому, что равновесие
сословных прав и обязанностей между
крестьянством и дворянством (двумя
основными сословиями Руси), которое долгое
время цементировало всю сословную пирамиду
российского государства, придавая ей
устойчивость и крепость, было грубо
нарушено, а затем и вовсе упразднено. В
результате последовательных и
целенаправленных реформ Анны Иоанновны,
Елизаветы Петровны, Петра Феодоровича и
Екатерины Алексеевны дворянство
постепенно превратилось из служилого
сословия, характерным признаком которого
являлись жестко определенные обязанности
перед государством, — в сословие
привилегированное, главной особенностью
которого стали исключительные права на
владения землей и людьми. Немудрено, что
такие перемены вызвали серьезное
недовольство крестьян, которые были
согласны безропотно переносить тяготы
крепостного права лишь твердо зная, что
государство обязывает их работать на
помещиков именно потому, что помещики сами
обязаны служить государству, т.е. одна
повинность обуславливается и
уравновешивается другой. Освобождая помещиков от служилой повинности, Верховная власть должна была ради соблюдения социальной справедливости освободить и крестьян из их крепостного состояния. Однако никаких шагов в этом направлении в течение всего XVIII столетия не предпринималось (исключение составил лишь император Павел I), что порождало естественное недовольство крестьян, видевших в этом явную несправедливость.13) В
результате катастрофически разрасталось
отчуждение между двумя основными
общественными сословиями, росла пропасть
взаимного недоверия и непонимания,
углублялись различия в культуре,
мировоззрении, быте и образе мыслей. Автор
знаменитой "Книги о скудости и богатстве",
крестьянин И. Т. Посошков, отражая растущие
противоречия между земледельцами и их
хозяевами, еще в царствование Петра
Великого писал: "Крестьянам помещики не
вековые владельцы..., а прямой их владелец
Всероссийский Самодержец, а они владеют
временно". В таких условиях созыв
земского собора, который, несомненно,
принял бы к рассмотрению несправедливость
сложившегося положения, был дворянству не
нужен, да и невозможен, ибо Верховная власть,
на заступничество которой уповал Посошков,
сама не считала благовременным поднимать
сей большой вопрос. Итогом
всему явился процесс расщепления единого
соборного тела народа на две неравные части,
каждая из которых малопомалу начинала жить
собственной замкнутой жизнью. После
окончательного закрепления за дворянством
его привилегированного статуса не прошло и
полутора столетий, как страшные
последствия нарушения сословной
справедливости завершились крахом
Российской Империи, революцией и
гражданской войной... Другой
причиной того, что соборный процесс в
России на общегосударственном уровне в XVIII
веке был прерван, стала законодательная
неотрегулированность процессов
престолонаследия, порождавшая постоянную
политическую нестабильность. В 1722 году Петр
I издал указ, согласно которому царствующий
император произвольно назначал себе
наследника, которым мог стать всякий, кого
он сочтет достойным сего высокого звания. Петра
можно понять — его конфликт с сыном (царевичем
Алексеем, ставшим самым серьезным
политическим противником реформаторского
курса отца) закончился казнью законного
наследника, обвиненного в государственной
измене. Детские воспоминания государя,
ставшего в десятилетнем возрасте
заложником дворцовой интриги, основанной
на внутрисемейном конфликте среди царских
родственников, тоже подталкивали его к тому,
чтобы разорвать устоявшуюся традицию,
согласно которой престол наследовался по
прямой линии — старшим сыном почившего
самодержца. Но, по
иронии судьбы, первой же жертвой нового
порядка престонаследия стал сам Петр.
Опасаясь заранее назначить наследника
взамен казненному Алексею (а может, просто
надеясь на долгую жизнь и спокойную
старость), царь, неожиданно простудившийся
и смертельно занемогший, — оставил
Российскую империю без престолопреемника.
Предание гласит, что, уже отходя в мир иной,
государь успел лишь прошептать
приближенным: "Оставьте все..." — и усоп. Кому
хотел передать Петр Великий бразды
правления державой? Мы никогда не узнаем
этой тайны. Несомненно, однако, что
результатом такой непредусмотрительности
стала жесточайшая борьба за власть,
терзавшая придворные петербургские круги
долгие десятилетия подряд. В ходе этой
борьбы многочисленные претенденты на
престол наперебой стремились заручиться
поддержкой столичной гвардии, чехарда
дворцовых переворотов отодвигала насущные
государственные проблемы на второй план, а
стремительные взлеты и неожиданные падения
фаворитов привлекали гораздо больше
внимания, нежели повседневные нужды
огромной империи. Само собой разумеется,
что в подобных условиях вряд ли могли
родиться серьезные планы
целенаправленного обустройства русского
общества... В XIX
столетии характер сословной политики
государства определили два ключевых
события, решающим образом повлиявших на
взаимоотношения Верховной власти и высших
общественных слоев России. Первое из этих
событий — убийство в 1801 году императора
Павла Петровича. Расследование выявило, что
ядро заговора составляли представители
наиболее привилегированной части
дворянства — гвардейские офицеры. Второе
событие — мятеж "декабристов" в 1825
ГОДУ.14) Суть этих событий была очевидна. Так же, как некогда переродилось боярство, превратившись из главной державной опоры княжеской власти, всецело способствовавшей "собиранию Земли Русской", в источник бесконечных местнических усобиц, жестоких смут и мятежных поползновений, угрожавших самому бытию российского государства, — так и дворянство к началу XIX века утратило понимание высшего, нравственно-религиозного смысла своего сословного служения.*3 Представители
сословия, добившегося в общественной
иерархии Российской Империи
исключительных преимуществ и льгот, забыли
о тех обязанностях, с которыми эти льготы
сопряжены, и устремились к завоеванию новых,
мнимых "прав" — главным образом права
решающим образом определять
государственную политику во всех важнейших
областях действия Верховной власти. Иначе
говоря, дворянство перестало быть надежной
опорой престола. Излишне
говорить, что смириться с таким положением
не мог ни один русский государь. Несмотря на
все искажения, сопряженные с нарушением
соборной организации русского общества.
Императоры Всероссийские оставались все же
олицетворением власти Божией, а значит —
нелицеприятной, надсословной,
беспристрастной и равно внимательной к
нуждам всех своих подданных. Так же, как
Цари Московские ни при каких
обстоятельствах не соглашались стать
царями "боярскими", венценосные вожди
Российской Империи не собирались
становиться "дворянскими"
императорами. В
реальной политической жизни это означало,
что необходимо было быстро найти (или
воспитать) другую силу, которая нарушила бы
дворянскую монополию на участие в
государственном управлении и создала бы
дополнительную опору Верховной власти в ее
стремлении остаться выразительницей
общенародных нужд. Говоря
языком современной политической аналитики,
перед Верховной властью со всей остротой
встал вопрос о необходимости замены
общественной элиты, сформировавшейся в
результате петровских реформ. И несмотря на
то, что вслух это никогда не произносилось,
суть дела выглядела именно так. Вообще
многовековая история российской элиты,
издавна сознававшей главной целью своего
социального служения создание и сохранение
мощного независимого государства, которое
могло бы обеспечить народу наилучшие
условия для "тихого и немятежного жития
во всяком благочестии и чистоте", —
изобилует суровыми испытаниями и
драматическими поворотами. Не раз и не два
неумолимая логика исторического развития
приводила к тому, что исчерпавшие свой "конструктивный
ресурс" элитарные сословные группировки
покидали российскую политическую сцену,
уступая место более энергичным, деятельным
и благонамеренным преемникам. Так,
Киевская Русь, стоявшая в годы своего
расцвета вровень с императорской Византией,
цвела и крепла "под рукой"
воинственного и отважного рода Рюриковичей.
Многочисленные местные князья с верными
дружинами, в нужный момент объединявшиеся
вокруг старшего сородича, составляли "правящий
класс" страны, обеспечивая равно ее
экономическое процветание и политическую
стабильность. Но с течением времени
родственная связь ослабела, а
властолюбивые соблазны "самостийности"
стали слишком сильными: сознание общей
ответственности за судьбу державы угасло, и
в XII-XIII
веках под ударами внешних врагов и
внутренних усобиц Русь распалась на уделы,
угодившие под верховную власть великого
монгольского хана. Исправить
положение, вернуть народу независимость и
единство прежняя выродившаяся элита
оказалась неспособной. Процесс
государственного и национального
возрождения, знаменосцем которого стал
московский князь, возглавила новая
социальная группа — боярство. Не будучи
отягощенными удельными княжескими
предрассудками, бояре — высшие
администраторы и крупные землевладельцы —
прекрасно понимали все преимущества
соборного единства державы. Становление и
рост могучего централизованного
Московского Царства, сбросившего постылое
иго Орды и совершившего мощный
геополитический прорыв на восток — в
бескрайние просторы Евразии, в
значительной мере обеспечивались энергией,
политической волей, административными и
военными талантами русского боярства. Но со
временем и эта лидирующая сословная
корпорация стала утрачивать свои лучшие
качества. Уродливое явление "местничества",
наглухо закрывшего путь наверх для
способных, но неродовитых претендентов,
подорвало ее жизненные интересы, лишив
исторической перспективы. В результате
местнические боярские распри, как прежде
княжеские, едва не уничтожили Русь,
ввергнув страну на рубеже XVI-XVII
веков в кровавый водоворот смуты. Ситуация
властно требовала появления нового
коллективного лидера нации, новой
социальной структуры общества, новых
механизмов формирования национальной
элиты. Ответом на эти требования стали
крутые и суровые реформы Петра, которые
подвели окончательную черту под "боярской"
эпохой Московского Царства, распахнув
России двери в следующий, "имперский"
период ее существования. В качестве
главного носителя национальной идеи
Российской Империи, начиная с XVIII столетия,
выступает и новая политическая сила —
дворянство. Надо
сказать, что первоначальная концепция
социального устройства имперской России
была достаточно продуманной и стройной.
Лишенные старых местнических амбиций,
дворяне беспрепятственно выделяли из своих
рядов лучших представителей на ключевые
государственные посты, сообразуясь в
первую очередь с личными качествами
претендентов, а не с родовыми заслугами
именитых предков. В результате государство
вскоре получило в свое распоряжение весьма
значительный "кадровый потенциал"
высококлассных чиновников и
военачальников, дипломатов и
администраторов, деятелей науки и культуры. При
этом своевременное обновление нового
правящего класса обеспечивалось
знаменитым петровским "Табелем о рангах",
позволявшем любому одаренному россиянину,
проявившему свои способности на ниве
служения Отечеству, получить как "личное"
(для себя), так и "потомственное" (т.е.
распространявшееся на всех его потомков)
дворянство. Более того, какое-то время
сохранялась даже некоторая социальная
справедливость: любой дворянин был таким же
"крепостным" у государства, как
крестьянин у помещика. Его государственная
служба, от которой нельзя было отказаться,
длилась с ранней юности и до седых волос,
составляя своеобразную дворянскую "барщину". Такое
положение дел предопределило быстрый
всплеск русской державной мощи. Российская
Империя превратилась в сильнейшую мировую
державу, самим фактом своего существования
способствовавшую установлению на планете
более или менее справедливого баланса сил. Однако
спустя некоторое время внутренний механизм
дворянской России начал давать все более и
более серьезные сбои. Это и понудило
верховную власть к новым реформам, в
результате которых новая элита общества
должна была быть сформирована на основании
государственного чиновничества.
Предполагалось, что новая бюрократия
станет надежной опорой российскому трону,
внеся свежую струю в высшие эшелоны власти
и ограничив собой исключительность
дворянских привилегий. В
первой половине XIX века эта замена была
практически завершена. Стройная система
разветвленных государственных учреждений,
созданная великим консерватором —
государем Николаем I Павловичем, заступила
место сумятицы и хаоса, царивших в деле
государственного управления в "постпетровской"
России. Но и такая система наряду со всеми
своими очевидными достоинствами имела не
менее очевидные недостатки. Ее главной
слабостью было то, что она попрежнему не
предусматривала ни земского собора, ни
иного какого-либо соборного органа в
структуре государственной власти. Царь
находил достаточным и удобным общаться со
своим народом посредством облеченных его
высоким доверием чиновников. А в стране,
которой "правят столоначальники" и где
"даже урядник есть немножко Помазанник
Божий", возможностей для возрождения
русской соборной традиции, конечно, не
оставалось... Соскочив
однажды с благодатной соборной колеи,
российская государственность лишила себя
единственного механизма, позволявшего с
безупречной точностью настраивать
державный механизм Империи. Попытки
обрести в этой области некую равноценную
замену приводили к бесконечным
реорганизациям и перетряскам. По существу,
вся история послепетровской России (вплоть
до наших дней) есть история длинной череды
реформ, сменявших одна другую почти без
перерыва и — увы! — без скольлибо заметного
успеха. В этом
ряду эпоха "великих реформ" Александра
II отличается удивительным благородством
замыслов и не менее удивительным
отсутствием ожидаемых результатов. Впрочем,
сие немудрено. Реформаторы по старой
привычке, прочно утвердившейся в
руководстве страны с "легкой" руки
Петра Великого, решили преобразовывать "косную"
российскую действительность по "просвещенному"
западноевропейскому образцу. Итоги
оказались весьма плачевными: общественная
стабильность была безвозвратно подорвана,
а долгожданные "свободы" явились в
итоге лишь питательной средой для
политического терроризма, одной из первых
жертв которого стал сам августейший
реформатор. Бомбисты-народовольцы
развернули настоящую охоту за "коронованным
зверем". Год 1866,67,79,80 — одно за другим
следовали покушения на императора,
виновного лишь в том, что он даровал своим
подданным права и свободы, о которых они
ранее не могли и мечтать. Наконец,
преступление все же совершилось, и
цареубийство 1 марта 1881 года поставило
страшную кровавую точку в деле "либерально-демократического"
реформирования Российской Империи. И все
же даже в царствование Александра II
Николаевича идея соборности нашла свое
воплощение в двух важнейших событиях эпохи.
Во-первых, была восстановлена нарушенная
еще в прошлом столетии сословная
справедливость. Крестьянство — самое
многочисленное российское сословие — было
наконец-то полностью освобождено от
крепостной зависимости, поставлено в
положение, позволявшее ему напрямую
сноситься с Верховной властью, и уравнено в
гражданских правах со всеми прочими
сословиями страны. Во-вторых,
несмотря ни на что, продолжалось развитие
местного самоуправления. Учреждение
выборных земских должностей стало
косвенным признанием того очевидного факта,
что чиновничья бюрократия, при всех ее
несомненных достоинствах, не способна в
одиночестве выполнять роль державной опоры
государства и связующего звена между
престолом и подданными Императора
Всероссийского, Помазанника Божия,
Русского Православного Царя. Но
разрушительные последствия почти
двухвекового рабского копирования
западноевропейского политического
устройства уже сказались на общественной
организации Руси столь глубоко и сильно,
что почти полностью парализовали
благотворные следствия реформирования
страны. Упадок дворянского сословия,
утерявшего понимание промыслительного
характера своего державного служения, с
одной стороны, и недостатки тоталитарной
системы чиновничьей бюрократии, с другой, —
привели к тому, что главной действующей
силой в земских учреждениях стала
удивительная по своей вульгарности помесь
из обуржуазившихся дворян и разночинцев-интеллигентов. Сила
эта почти сразу же заявила о себе как об
антимонархической, антицерковной по своей
направленности. С течением времени земства
все более и более политизировались и в
итоге (как это случилось и с дворянством
накануне декабристского мятежа) начали
откровенно претендовать на участие в
государственном управлении, предполагая
таким образом радикально способствовать
европеизированию "отсталой" России. Таким
образом, хотя освобождение крестьян и
создало необходимые предпосылки для
восстановления земского собора в его
прежнем "допетровском" качестве, — все
же ни отмирающее дворянство, ни мощная, но
косная бюрократия, ни фрондирующее,
оппозиционное земство не смогли подняться
над своими узкогрупповыми интересами до
осознания высших, общенациональных,
всенародных целей русского бытия.
Испорченный сословный механизм России
оказалось нечем заменить. Традиционная
структура общества, разрушенная
непродуманными реформами, не была
преемственно заменена новой, пусть
несословной, но столь же деятельной и
жизнеспособной. Кризис русской
государственности стал несомненным фактом
политической жизни страны. Это
хорошо понимал Государь Император
Александр III Александрович, вступивший на
престол в 1881 году. Злодейское убиение его
отца произвело на нового Царя неизгладимое
впечатление. Эпоха Александра III,
знаменательная небывалым взлетом русской
державной мощи, может быть названа,
пользуясь выражением Константина
Леонтьева, эпохой "исправительной
реакции". "Россию надо подморозить",
— эти выразительные слова Победоносцева
стали негласным лозунгом государственной
власти. И действительно, главные усилия
правительства того времени были направлены
на то, чтобы исправить губительный крен в
либерализм, столь явно обозначившийся в
годы предыдущего царствования. Однако
усилия власти в этом направлении не могли
ликвидировать всесторонний кризис
русского сословного общества и российской
государственности, но лишь затормозили, "заморозили"
его. Очередная попытка реанимировать
отмирающее дворянство, превратив его путем
наделения властными полномочиями (институт
земских начальников) в прочную опору
Верховной власти и орудие для ее связи с
народом, — не удалась. Тлен безверия и
безответственности, либерализма и
чужебесия лишил сословную пирамиду Руси ее
прежней крепости и жизнеспособности. В
качестве ключевой силы снова выдвинулась
бюрократия. Весьма
показательно, что именно во время
царствования Александра III была
предпринята неудачная попытка созыва
земского собора. Душой этого предприятия
стал известный славянофил И.С.Аксаков, а
подготовительные документы разрабатывал
один из лучших знатоков истории земских
соборов П.Д.Голохвастов. Покровительство
всему делу и его организацию на
государственном уровне взял на себя
тогдашний министр внутренних дел граф П.Н.Игнатьев. Манифест
о созыве собора планировалось обнародовать
6 мая 1882 года, в день Вознесения Христова (день
рождения наследника Цесаревича Николая
Александровича), совпадавший с двухсотой
годовщиной отпускной грамоты, которой
малолетний царь Петр Алексеевич распустил
земский собор, избравший его на царство.
Заседания же собора должны были открыться
через год в Москве, в день Христова
Воскресения, совпадая с датой начала
торжественного венчания на царство нового
императора Александра III. Однако
изо всех этих задумок ничего не вышло. Граф
Игнатьев вел дело в глубокой тайне, о
подготовке соответствующего манифеста не
знал даже влиятельнейший в то время
Оберпрокурор Св. Синода Победоносцев.
Работавший у Игнатьева Голохвастов вскоре
разочаровался в своем высоком покровителе.
По его словам, министр внутренних дел был
слишком осторожен, его замыслы не имели
необходимой широты размаха, и это грозило
свести все "не к великому Собору, а к
соборишке, очень невинному с виду, но в
действительности ужасно опасному" своей
половинчатостью и нерешительностью . Напуганный
такой перспективой Голохвастов посвятил в
обстоятельства событий Победоносцева,
который, вмешавшись, расстроил замыслы
графа Игнатьева. Министру не удалось
убедить императора в своей правоте, и
вскоре он получил отставку. При этом
Победоносцев, будучи "идейным"
противником созыва в тех условиях земского
собора, считал, что вследствие порчи нравов
собор, если и соберется, то со временем
неизбежно выродится в банальный
европейский парламент. "Древняя
Русь, — говорил Оберпрокурор, — имела
цельный состав, в простоте понятий, обычаев
и государственных потребностей не путаясь
в заимствованных из чужой, иноземной жизни
формах и учреждениях, не имела газет и
журналов, не имела сложных вопросов и
потребностей". Победоносцев не без
основания полагал, что само по себе никакое
собрание не сможет гарантировать
восстановления былого единства русского
общества, что само правительство должно в
первую очередь обрести твердую
политическую волю, что благотворные мысли
по переустройству русской жизни должны
родиться в среде тех, кто по долгу службы
призван к управлению российским
государством. Таким
образом, разрабатывавшийся в высших
чиновничьих сферах проект земского собора
был похоронен силами другой части
бюрократии, насколько здраво
консервативной, настолько же, увы,
творчески бесплодной...
*1 Иоанн V Алексеевич, сын царя Алексея Михайловича и его первой жены, Милославской, был ребенком слабым и болезненным: страдал цингою и плохо видел. Именно он был законным наследником престола после смерти Феодора Алексеевича (1682 г.), но боярская партия Нарышкиных обошла его и провозгласила царем малолетнего Петра. Тут, однако, взбунтовались стрельцы, и во избежание новой смуты собор решил венчать на царство как Иоанна, так и Петра. 25 июня 1682 года оба малолетних монарха были торжественно коронованы в Кремле, а 29 января 1696 года двадцативосьмилетний Иоанн скоропостижно скончался, оставив державу в руках своего младшего брата. ОБРАТНО *2 Обратите внимание: никакого ущемления прав ни по национальному, ни по вероисповедному признаку! Иноверцы участвовали в работе комиссии совершенно наравне с русскими православными делегатами. И это никому не мешало, ибо стержневая, фундаментальная роль традиционных русских святынь в деле державного строительства была очевидна для всех. Иноверческие делегаты прекрасно понимали, что их единоплеменники, соединив свою историческую судьбу с Россией, будут процветать лишь в том случае, если будет силен, един и жизнеспособен державный хозяин Российской Империи — русский православный народ. Нам бы сейчас побольше такого понимания! ОБРАТНО *3 С точки зрения социальной аналитики, каждая из важнейших общественных функций имеет своих "социальных носителей" — группу людей, профессионально ответственных за обеспечение эффективности идеологического, экономического или политического управления обществом и государством. Когда эти люди, которых в современной политологии принято называть собирательным термином "элита" (от французского "elite" — лучшие, отборные), по своим личным, деловым и нравственным качествам способны стать выразителями высших общенациональных идеалов — общество развивается стабильно, всесторонне и быстро. Если же они профессионально непригодны или морально нечистоплотны, воспринимая свое высокое положение в пирамиде социальной иерархии лишь как возможность "покормиться" за счет народа, урвать себе от общественного пирога кусок побольше да пожирнее — государство неизбежно скатывается в пропасть смуты и хаоса. ОБРАТНО |
|
|