"РАЗГОРИТСЯ, ЯКО ОГНЬ, БЕЗ3АКОНИЕ..." 

Цареубийство

СВЯТАЯ ПСАЛТИРЬ начинается словами: "Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!" (Пс. 1:1,2). Но как отличить самочинное беззаконное сборище, бесплодное, несмотря на внешнюю представительность, от благословенного Богом собрания? Вопрос существенный, жизненно важный. Некогда он разрешался в России на протяжении восьми лет — от смерти царя Бориса Годунова в апреле 1605 года по февраль 1613 года, когда был соборно избран родоначальник новой династии — царь Михаил Феодорович. Грагический опыт первой русской смуты не прошел для России даром, многому научив того, кто хотел учиться. Печально сознавать, что за истекшее время мы, похоже, окончательно отказались от него, предпочитая в своей нынешней болезни проверенным отечественным средствам новомодные заморские лекарства...

В середине 1591 года Русь потрясло страшное известие. В Угличе при загадочных обстоятельствах был убит младший брат царя Феодора Иоанновича царевич Димитрий: заколыхалась земля угрозой жестоких народных волнений. Был пущен слух, что в убийстве повинен глава тогдашнего российского правительства боярин Борис Годунов. Чтобы отвести обвинения в предвзятости, Годунов поручил разбор этого дела своему личному недоброжелателю и политическому противнику князю Василию Шуйскому.

Несмотря на очевидные признаки насильственной смерти царевича, следствие нашло тогда необходимым объявить, что юный Димитрий убился сам, напоровшись горлом на клинок при игре в "ножички". Это было ложью, с которой, однако, согласились все — как сторонники Годунова, так и его про­тивники: скрыть ужасную правду ради спокойствия Державы казалось тогда наилучшим выходом из создавшегося положения. Сам Борис, предусмотрительный и осторожный, в силу очевидных политических выгод предпочел кратчайший путь восстановления государственного спокойствия, не подозревая, что впоследствии никакими силами не сможет уже пресечь дальних результатов злодеяния и опрометчивой "лжи во спасение".

Законно и единогласно избранный на Всероссийском соборе 1598 года Русским Царем, Годунов сумел значительно укрепить и усилить русское государство, реализовав почти все внутри- и внешнеполитические начинания Иоанна Грозного. Явным образом смута стала назревать лишь к концу жизни царя Бориса, а внезапная кончина монарха 13 апреля 1605 года повлекла за собой стремительный распад властного единства страны, до этого прочно удерживаемого непреклонной волей опытного властителя.

Законный наследник отчего престола, сын Годунова царевич Феодор Борисович, от природы наделенный обширным умом и поистине царским миролюбием, мог бы одарить Россию справедливостью и процветанием, если бы русский народ и его вожди в лице князей да бояр со смирением приняли этот Божий дар. Но прискорбное неразумие одних, алчность и властолюбие других, робость и малодушие третьих толкнули общество на путь гибельного своеволия, бесчиния и потакания своим разрушительным страстям.

1 июня 1605 года агенты Лжедмитрия и враги Годунова бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин организовали шумный сход в Красном селе и повели оттуда возбужденную толпу на Красную площадь. Туда же собрались и охочие до возмущения москвичи. Это бесчинное вече и стало началом страшной разрушительной смуты.

Толпа потребовала на Лобное место князя Василия Ивановича Шуйского, "чтобы он сказал по правде, точно ли похоронен царевич в Угличе". Шуйский будто бы громко объявил: "Борис послал убить Димитрия царевича; но царевича спасли: вместо него погребен попов сын".

"Обезумевшая чернь с неистовым криком: "Долой Годуновых! Всех их истребить... Буди здрав Димитрий Иванович!" — ринулась в Кремль, где стрельцы, стоявшие на страже, пропустили ее в царские покои, — пишет историк. — Царь Феодор поспешил в Грановитую палату и сел на престол: царица Мария Григорьевна и царевна Ксения стояли рядом с ним, держа в руках образа. Народ ворвался в палату и стащил несчастного Феодора с его трона; вместе с матерью и сестрой, на водовозных клячах, он был отправлен в прежний дом Бориса и заключен под стражу. Все родственники Годуновы были также перевязаны, а затем толпа приступила к неистовому грабежу". [1]

Лжедмитрий был торжественно приглашен в Москву. Самозванец, однако, все еще страшился законного царя. Прежде всего повелел он "лучшим" людям покончить с Феодором Годуновым и только после этого согласился прибыть в столицу. Именно цареубийство, совершенное 10 июня, ликвидиро­вало последнее препятствие для безудержного распространения смуты.

С семьей Бориса покончили два отъявленных негодяя:

Михаил Молчанов и Шерефединов: для верности они взяли с собой трех дюжих стрельцов и в сопровождении князей Василия Васильевича Голицина и Рубца-Мосальского, лично пожелавших присутствовать при этой расправе, отправились в старый дом Бориса, где содержались арестованные. "Царица Мария Григорьевна была скоро задушена, но царь Феодор защищался отчаянно и был убит самым ужасным образом... Народу было объявлено, что Феодор и его мать от испуга сами приняли яду".²'

После этого остановить грядущий разор стало уже не под силу никому. Кипение страстей усиливалось буквально с каждым днем. Вскоре после прибытия Лжедмитрия I в Москву тот же князь Василий Шуйский стал открыто заявлять, что только что венчанный в Успенском соборе "царь" является самозванцем, а подлинный царевич Димитрий был все ж таки убит в Угличе.

Пытаясь хоть как-то стабилизировать ситуацию, Лже­дмитрий решил прибегнуть к соборным средствам обуздания смуты. Он созвал некое подобие довольно представительного земского собора для суда над Шуйским и его сторонниками. Этот мнимый собор приговорил князя к смертной казни, а его единомышленников — к дальней ссылке. Не желая обострять ситуацию, самозванец помиловал Шуйского прямо на плахе, заменив ему казнь высылкой из Москвы.

Казалось, все необходимые внешние атрибуты законности были соблюдены, а милосердие новоявленного властителя России должно было лишь закрепить его политические успехи. И все же прошло только несколько месяцев, как Лжедмитрий пал жертвой очередного боярского заговора и слепой ненависти толпы. Бог поругаем не бывает, и беззаконие, прикрытое для видимости личиной соборного одобрения, дало свои естественные мятежные плоды.*1

После свержения и убийства узурпатора в народной массе очевидным было желание созвать настоящий избирательный собор, подобный собору 1598 года. Однако боярская вер­хушка, опасаясь неблагоприятных для себя соборных реше­ний, ослепленная близостью вожделенной бесконтрольной власти, решительно воспротивилась этому естественному же­ланию. 19 мая 1606 года на Красной площади были наспех собраны лишь те, кто был заведомо готов поддержать бояр­ского царя" Василия Шуйского, крестным целованием под­твердившего свою зависимость от боряской думы.  Так в жертву властолюбию и алчности была принесена целостность Дер­жавы, ибо города и окраины, представители которых не при­нимали участия в "выборах" Шуйского, отказались признать законность его власти.**2

Смута тем временем росла и ширилась, захватывая все новые земли, вовлекая в свой кипящий водоворот все новые сословия. Шуйский попытался остановить ее новым собором, на котором был прославлен угличский страдалец Димитрий, а народ каялся в грехах строптивости, ослепления и вероломства. "Но еще недовольно смирился перед Богом царь Василий, — пишет церковный историк М.В.Толстой, — чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. Повсюду начались волнения, сначала потому только, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что нельзя нарушать клятву Димитрию (разумея Лжедмитрия I — прим. автора) и что Димитрий спасся из Москвы во время восстания народного. Появились новые самозванцы."[^3]

В 1610 году очередной наспех созванный собор (представляющий, опять же, столичную знать) низложил царя Василия и теперь уже открыто передал власть боярской думе. И вновь глас церковного обличения, поданный патриархом Гермогеном, не был услышан. "С жаром и твердостью, — говорит М.В.Толстой, — Патриарх изъяснял народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше; что измена царю есть злодейство, всегда казнимое Богом, и не избавит, а еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов... Василий был сведен с престола и невольно пострижен.

Никто не противился насилию нечестивому, кроме святителя: Патриарх торжественно молился за Василия в храмах, как за Помазанника Божиего, царя России, хотя и в темнице; торжественно проклинал бунт и не признавал Василия иноком. Но вопли страстей заглушили голос правды: дума боярская решилась предложить престол Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда, хотя Патриарх убеждал не жертвовать Церковью для земных выгод и советовал возложить венец на юного Михаила Романова (сына Филарета). Так богомудрый святитель предвозвестил отечеству волю небес, хотя далеко еще было до избавления! Впрочем, святейший Гермоген успел настоять на том условии, что Владислав до вступления на престол обязан принять Православие, прекратив связи с папою, и поставить законом смертную казнь каждому, кто отступит от Православия.

Между тем престол царский все еще оставался праздным. Наступили времена ужаса, безначалия, буйства народного. Дума боярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить народной тревоги, ни обуздать мятежной черни. Новый самозванец грозил Москве нападением; польские войска к ней приближались, народ вольничал, холопы не слушались господ, и многие люди чиновные, страшась быть жертвою безначалия и бунта, уходили из столицы, даже в стан к Лжедмитрию II, единственно для безопасности личной. Казалось, что русские люди уже не имели ни отечества, ни души, ни веры; что государство, зараженное нравственною язвою русских изменников, издыхало в страшных судорогах. По словам очевидца, добродетельного келаря Сергиевой Лавры Авраамия Палицына, "Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши изменники, первые и последние в кровавых сечах: ляхи, с оружием в руках, только смотрели и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непроходимых россияне готовили или указывали им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними, как с рабами. Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним и снова отнимали, к забаве русских изменников... Сердце трепещет от воспоминания злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений... Были женщины, прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию из бавляли себя от зверского насилия... Сердца окаменели, умы омрачились: вблизи свирепствовало злодейство, а мы думали, оно минует нас, или искали в нем личных для себя выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь — дворянством, дворяне — вельможами. Не только простые простых, но и знатные знатных и разумные разумных обольщали изменою, в домах и в самих битвах; говорили: "Мы блаженствуем, идите к нам от скорби к утехам!.." Гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою — дома и скир­ды хлеба, да будет Россия пустынею необитаемою... "^за)

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА                             ОГЛАВЛЕНИЕ

С соответствующей поправкой на время и нравы, разве не напоминает нам это описание того, что происходило в нашем многострадальном отечестве в ходе революции и гражданской войны, происходит в последние годы? Сменились лишь имена — суть событий осталась прежней: новые ляхи терзают Русь, новые изменники русского дела богатеют и пухнут на народной беде, новые беженцы бредут по дорогам разоренной страны...

*1 Об этом хорошо бы помнить и нынешним кремлевским владыкам. Никакие пропагандистские кампании с массовым подписанием договоров "об общественном согласии", никакие представительные собрания, выносящие резолюции о "гражданском мире", не смогут умиротворить страну, пока под лжесоборной оболочкой скрывается узкогрупповой, корыстный политический расчет. Собор сыграет свою благотворную роль тогда, когда все его участники осознают бессмысленность и пагубность бескомпромиссного "перетягивания каната", когда они сумеют укротить свои страстные порывы и действительно — не за страх, а за совесть — приступят к поиску взаимоприемлемых решений. Направленных, к тому же, не к личной или клановой выгоде, но во славу Божию и к воскресению Святой Руси.             ОБРАТНО

**2 Воистину, ничто не ново под луной! Не напоминает ли это нам недавние события, связанные с развалом СССР и "демократическим" разорением России. Та же боярская спесь, та же неуемная жажда власти. И столь же печальные результаты...                             ОБРАТНО