|
Роковой март отрывок из книги Ивана Шмелева "Куликово поле" День
2 марта 1881 года остался во мне поныне -
страшным. Этот - во всех и во всем - страх был
не простой страх-боязнь, а что-то
притаившееся, нечистое: его страшатся и
проклинают, как было вчера в соборе,
призывая на помощь Господа. В этом страхе
таилось предчувствие. Зла, невидимого, и
потому еще более жуткого. Так, должно быть,
чувствовали и наши пекаря-пряничники и
потому оробели и крестились. Так, должно
быть, чувствовал и дед: никогда еще не видал
я его таким растерявшимся. Ухватившись за
его руку, я жался к нему, но он не замечал
меня и не утешал. Он ничего, кажется, не
замечал: все хватал снег и ел, а рабочие на
него смотрели, чего-то ожидая. Тут вбежал во
двор старичок-будочник и подал деду
потерянную на дороге бобровую шапку: -
Шапочку вашу, Иван Васильевич, подобрал... -
сказал будочник. Дед
сказал только - «а» - сунул будочнику, что
попалось и стал говорить. Сколько
лет прошло, я не могу вспомнить всех слов
деда, да и понимал, конечно, не все; но
осталось главное, и тогда мне понятное, что -
«теперь уж самим нам надо». Он говорил
грозно, срывая и нахлобучивая шапку, что «пришли
страшные времена, и теперь самому народу
надо досматривать! Начальство не уберегло...
ко-го? - Царя-Освободителя...», он сейчас был у
губернатора и так сказал, что - «начальство
не досмотрело, и теперь уж мы сами!..»
Рабочие разом крикнули: -
Сами будем!.. проспали, дармоеды!.. Говорил
еще, что враги кидают подметные грамотки,
как у нас намедни, и надо народную охрану,
ходить по городу караулом, но чтобы чинно и
по закону Я вспомнил угрозы кузнеца ~ «теперь
всех убивать пойдем, анафемов проклятых!..»
Рабочие кричали - «все в охрану, записывай!..»
Но дед сказал, что сейчас надо всем идти в
Собор и подписать присягу, будет панихида.
Ночью вызвали в Питер юнкеров-кавалеристов,
для охраны, а солдаты в казармах, наготове.
Они еще утром принесли присягу новому Царю,
Александру III, -«теперь мы присягнем и
возьмем охрану в свои руки... оружия у нас
нет, возьмем дубины!..» Все закричали: -
Правильно!.. все с дубинами!.. Я
испугался дубин и теребил деда за руку: кто
враги? Он сказал: «на случай, если увидим
поджигателей... чтобы смуту делать!..» Тут
пришел кузнец Акимов, с толстой дубиной, и с
ним еще двое здоровенных мужиков, с базара:
мясник и дровяник. Кузнец закричал, тряся
дубиной: «всех убивать, кто не признает Бога
и Царя!.. -и погрозил на мезонин. Я не понял,
что это про дядю Васю... - пусть присягнет, а
не то в голову колом!..» Не
помню я лица деда, так как тут приехали отец
с мамой, привезли из Москвы кур и петуха в
плетушке и радостные воздушные шары, мне и
Катюше. Помню, как весело пел петух. В это
время пробегал дядин лакей Гаврилка,
чистивший пиджак снегом. Кузнец кинулся па
него с дубинкой, крича: «чего с... с...
смеешься?!..» Дед вырвал у него дубину и
пригрозил: -
Ты первый зачинаешь смуту, в такое время!..
Но кузнец стал кричать: -
Где теперь закон, ежели Царя убили, анафемы-неверы?!
Теперь сами будем устанавливать закон!.. Всем,
должно быть, стало страшно, что теперь нет
закона: -
Указывай, Иван Васильич!.. все за тобой
пойдем!.. Теперь вспоминая этот день на
нашем дворе, я понимаю, что на моих глазах
происходило тогда очень важное: сам народ
проявлял себя, как это было в Истории, в «смутное
время», о чем я читал деду у Карамзина. Такое
же я видел четверть века спустя, в Москве, в
1905 году Тогда шли толпы народа с иконами и
портретом Государя. Тогда тоже не было
закона, и были зверства. Тогда не было уже
деда-законника, а хаос. Но надо сказать, что
в этом хаосе все же хранилось чувство
какого-то своего права, инстинкт порядка, и
в этом инстинкте -страх перед хаосом, у
большинства... |
|